Станислав Говорухин. «Россия была обречена на Путина». Эксклюзивное интервью газете "Понедельник"
С одной стороны, «ПН» – небольшое даже не региональное, а городское издание. С другой – у нас длинные руки и хорошие связи в Москве, которые позволяют нам встречаться с руководителями федерального масштаба. Так, на прошлой неделе директору Саймакову удалось пообщаться со Станиславом Говорухиным – любимым кинорежиссером целого поколения россиян. Сегодня Станислав Сергеевич большая политическая фигура – председатель комитета Госдумы по культуре и сопредседатель центрального штаба Общероссийского народного фронта. Тем не менее без разговора о кино не обошлось.
– Станислав Сергеевич, хочу начать со слов благодарности за ваши картины. Знаете, мое первое осознанное детское воспоминание о кино – это сцена в ресторане из «Место встречи изменить нельзя»: играет «Рио-Рита», Шарапов попивает кофе, а Фокс снимает шинель в гардеробе.
– Спасибо, Андрей.
– Если позволите, я хотел бы продолжить вопросами о кинопроизводстве. В Советском Союзе существовала профессия редактора картины. Я не раз читал в интервью известных режиссеров сентенции, что эти редакторы якобы мешали работать и ограничивали творческую свободу. Однако в 90-е годы, когда изменился подход к съемкам и редакторов уже не было, те же режиссеры почему-то стали снимать слабые ленты. На ваш взгляд, редакторы делали картины лучше или все-таки мешали процессу?
– На самом деле к редакторам, которые работали на каждой картине и в каждом объединении на «Мосфильме», никаких претензий даже после перестройки не было. Напротив, все сразу ощутили необходимость их присутствия. А их даже перестал выпускать ВГИК. В итоге на экраны выходят исторически фальшивые фильмы.
Претензии были к редколлегии Госкино, которая принимала сценарий, давала к нему поправки, вычитывала его снова и снова давала поправки, иногда смотрела актерские пробы, постановочный проект, затем смотрела готовый фильм и опять давала поправки. Однако лично у меня с этой редколлегией проблем не было. Я считаю, что она делала полезное дело. Думаю, благодаря ее работе в советское время выпускалось гораздо меньше откровенно бездарных фильмов, чем сегодня.
– Насколько я знаю, все-таки были определенные трюки, которыми пользовались советские режиссеры. Например, снимали постельную сцену, которую непременно вырезали бы, но зато оставляли другую, принципиально важную.
– Да, существовал такой механизм, правда, мало кто им пользовался. Были и другие приемы. Так, мне нужно было, чтобы в «Место встречи изменить нельзя» играл Высоцкий. Для него и задумывалась вся эта картина и авторами, и мной. Поэтому никого из очень сильных артистов я даже не приглашал на роль Жеглова. Требовались артисты, которые в сравнении с ним были заведомо слабее. Этот прием сработал. А может, и не сработал. Могли бы и так утвердить. На мой взгляд, все, что сегодня говорят о жестокой советской цензуре, это преувеличение.
Вообще, теперь многие режиссеры и производственники мечтают о возвращении в Госкино сценарной и редакционной коллегии. А уж о том, что сегодня в кинематографе у каждой серьезной картины должен быть редактор, никто и не спорит. И часто он уже есть. Другой вопрос в том, что их сейчас очень мало, они вывелись сами по себе.
– Ваши ленты отличает прекрасный кастинг. Вы можете вспомнить, кого еще рассматривали на роли в своих картинах, кто мог бы сыграть, например, Шарапова?
– Шарапова мог играть и Леня Филатов, и Коля Губенко. Но Губенко и Высоцкий, как мы между собой говорили, мазаны одной краской, поэтому решили, что это не очень хорошо. А Филатов был серьезной кандидатурой. На роль Горбуна мы сначала пригласили Ролана Быкова. Он же, видимо, представил себя с горбом и не захотел играть. А Джигарханян сразу согласился.
– Полагаю, вам задавали этот вопрос тысячу раз. И все же: правильно ли сделал Жеглов, когда подложил кошелек в карман Кирпичу?
– Извечный вопрос. Уже сколько лет прошло, но до сих пор спорят на эту тему. Одни говорят правильно, другие – нет. Грубо говоря, либералы уверены, что неправильно, а менты говорят – правильно.
– А с кем вы, деятели искусства?
– Мне кажется, что в данном случае Жеглов был прав… Но и Шарапов прав. Это хорошо, когда неоднозначная трактовка киноэпизода.
– Вы успеваете смотреть современное российское кино?
– Я его только и смотрю. Хотя, впрочем, вчера смотрел западную картину «Выживший». Честно говоря, еле выжил. Очень красивое приключенческое кино, но в эстетическом плане ужасное. Кровь, насилие. Вообще, я такой фильм уже видел 60 лет назад. Назывался он «Повесть о настоящем человеке». Тот же Маресьев, только у Маресьева высокие мотивы были, а у этого низкие. Вот ползет этот герой? А куда? К реке, к дороге, какая цель? Нет, к обрыву. А почему? Потому что вид красивый открывается на речку. И если убивать будут, то бесконечно. И все равно не убьют. Этот фильм вызвал у меня сильное раздражение.
Я, например, получил огромное эстетическое удовольствие от российского фильма «Территория». Конечно, эта картина не для многих. Она сделана, скорее, для геологов. При этом вещь очень серьезная и интересная.
– Из современных российских режиссеров вам кто-то нравится? Допустим, Звягинцев.
– Ну что, хорошая картина «Левиафан». Предыдущая «Елена» мне тоже очень понравилась.
– А что вы скажете об идеологической части этих фильмов?
– Идеологической части там нет. Нас, дураков, развели, потому что это была часть рекламной кампании. Это продюсер все придумал – вот там запретили, тут уволили человека за то, что он поддержал. Есть десятки фильмов, где гораздо жестче относятся и к власти, и к Путину, и вообще к сегодняшнему режиму, как они его называют. В общем, это была реклама. Никакой идеологии человек, который не был подготовлен статьями, телевидением, выступлениями, шухером и анекдотами, там и не увидел бы.
– В последние годы как в России, так и в других странах резко выросла индустрия телесериалов. Было выпущено большое количество классных проектов. Есть даже популярный тезис, что кинофильм – это рассказ, маленькая повесть, а сериал – это роман, большая история. Что вы об этом думаете, учитывая то, что фактически сами снимали первые советские мини-сериалы.
– Я себя всегда мысленно ставил на место зрителя, который в первый раз смотрит «Место встречи изменить нельзя». Конечно, это очень интересно, когда ты можешь смотреть долго. И, конечно, эта форма очень привлекательна. Когда читаешь большую захватывающую книгу, начинаешь где-то в середине смотреть: а сколько еще осталось? Ой, остается все меньше и меньше. На этом принципе построено и кино: черт, сейчас закончится, последняя серия. Если это настоящее кино.
– А вы сами смотрите что-нибудь из западных проектов?
– Мне нравился американский сериал «Родина». «Фарго» хорош, правда, только первый сезон, второй – совсем плохой. Первые четыре серии «Ликвидации» мне понравились.
– А дальше?
– А дальше – повстанцы в лесах под Одессой… Это как раз то, о чем мы говорили вначале: отсутствие редактора, консультанта, знания истории. Леса под Одессой! Все хорошо описал еще Пушкин: «Степь нагая там кругом».
– Теперь, если вы не против, хочу поговорить о политике. Я внимательно прочитал вашу биографию и обратил внимание на то, что вы смело меняли политические убеждения: после распада Союза поддержали демократические силы, потом коммунистов, а затем «Единую Россию», это центристы. Почему это происходило?
– А как это вы поняли, что я поддерживал коммунистов?
– На выборах в 1998 году вы выступили в поддержку Геннадия Зюганова.
– Ну а кого я должен был поддерживать? Там выбор-то был – Зюганов или Ельцин. Я считаю, что в то время меньшим злом был бы Зюганов. Да, поддерживал Зюганова, но это не значит, что я поддерживал коммунистов.
Я начал в демократической партии «Россия», а «Единая Россия» что, не демократическая партия? И уж более ярого демократа, чем я, в те времена не было. Вспомните мой фильм «Так жить нельзя». Когда же я увидел ельцинскую демократию, то, естественно, стал уходить с этих позиций и докатился до того, что вынужден был поддерживать Зюганова. И сегодня бы поддержал. Потому что в той ситуации проголосовать за Ельцина, что сделали очень многие, это означало снова на четыре года бросить страну в пропасть, практически убить ее. Вы говорите, менял убеждения. А человек и должен меняться. Это еще Толстой говорил: «Человек должен менять убеждения, стремиться к лучшему». В 1991 году я был безудержным демократом. Сейчас смотрю на себя тогдашнего – это же надо было идиотом быть. Я и фильм свой «Так жить нельзя» совершенно отрицаю, отрекаюсь от него. Он был сделан в запале конца 80-х годов, когда, казалось, дай нам свободу, и все сразу наладится. Оказалось, нет.
– Станислав Сергеевич, вам приписывают следующее высказывание, сделанное в 2000 году: «Путин обязан своей победе рабской психологии народа – покажи ему нового царя, он за него и проголосует».
– Нет, я не так говорил. Моя мысль была такая: кого захотят средства массовой информации и власти предержащие видеть царем, за того люди и проголосуют. Как, например, сделали в свое время за две недели из Кириенко, из этого киндер-сюрприза, фигуру, равносильную Черномырдину. Страна была обречена на Путина. Раз Ельцин выдвинул его преемником, раз все властные структуры его поддерживают, раз все газеты, радио и телевидение за него, конечно, он будет избран.
Тогда меня спрашивали: «Как вы относитесь к Путину?» Я отвечал: «Как я могу к нему относиться? Это черный ящик (учитывая его прошлое), который нельзя понять, пока его не вскроешь». И вот мы его избрали, ящик вскрыли. И что же мы там обнаружили? Обнаружили, что впервые за долгие десятилетия у власти стоит образованный, воспитанный человек огромного трудолюбия, знающий иностранные языки, остроумный. Вот что открылось после того, как черный ящик был открыт.
– Сейчас вы доверенное лицо президента…
– …И горжусь этим. Повторю: у нас у власти (а я жил и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Горбачеве, и при Ельцине) впервые такого уровня человек. Плюс к этому он еще физически крепкий, выносливый до невозможности. И решительный, что мне крайне симпатично.
– Правильно ли я понял вашу аналогию, когда вы говорите о руководителях страны за последние 60 лет, что Путин как национальный лидер сильнее, чем Сталин?
– Нет, Сталин был, во-первых, хитрее его. Во-вторых, у Сталина были качества, совершенно не присущие Путину. Сталин, как древние английские короли, как Макиавелли, обладал всеми отрицательными качествами, необходимыми для того, чтобы держать власть в своих руках. У Путина этого и близко нет.
– Через два года выборы. Сейчас в СМИ постоянно идет обсуждение темы преемника или не преемника. Вы как сами думаете, а может быть, знаете: Владимир Владимирович пойдет на выборы?
– Я не знаю, но думаю, что обязан пойти. Просто обязан! Если он не пойдет, то многие будут заставлять. И я в частности. Потому что нам уже экспериментов достаточно.
– Станислав Сергеевич, вы человек заслуженный, помните еще Сталина. А какой вы видите Россию через десять лет? Что это будет за страна, как будет жить средний обыватель? Лучше или хуже, чем сейчас?
– Хотелось бы видеть ее цветущей, но не знаю, что получится. Я не особый оптимист, но у меня мрачного взгляда на будущее России нет. Мне кажется, переживем и нынешние невзгоды и трудности. Главное ведь не экономика, а то, каким будет общество, молодое поколение. Поэтому сейчас на повестке дня главный вопрос – это воспитание и образование. Какими вырастут дети, такой будет и Россия.