Александр Колоярский: «Я строю храмы и дома для обеспеченных»

Профессиональные праздники – в основном чисто отечественное изобретение. Тем не менее есть и исключения. Так, сегодня отмечается Всемирный день архитектуры. «ПН» воспользовался случаем и побеседовал на профессиональные темы с тольяттинским архитектором Александром Колоярским. В итоге получилось очень интересно интервью. Ниже – о том, чем занимались архитекторы в советское время, о высокомерии успешных в бизнесе людей и памятнике, который должен возвести Николай Ренц.

– Александр Николаевич, много лет назад вы приехали в Тольятти по распределению после вуза и, отработав положенное время, остались здесь жить. Не пожалели о принятом решении?

– В Тольятти я приезжал еще будучи студентом Самарского архитектурного института. Тогда меня сильно впечатлил стиль современного индустриального города: размах улиц Революционной и Юбилейной, удивительные для того времени здания торгового центра «Русь» и Дворца спорта «Волгарь». Впоследствии восторгов поубавилось: оказалось, что Тольятти на самом деле не такой уж передовой. Например, в Самаре есть исторический центр, где люди гуляют, встречаются, общаются. В Тольятти же не было и нет общественных пространств, куда можно прийти и просто побродить или посидеть, глядя на окружающих.

– Чем вообще занимались архитекторы в советское время, когда еще не было состоятельных людей, которые вкладывают доходы в строительство дорогих домов и офисов?

– Признаюсь, одна из причин моего переезда в Тольятти – решение квартирного вопроса. В 1980 году, после окончания института, я распределился на работу в ГИАП. На АВТОВАЗ идти принципиально не хотел – боялся закрытых предприятий с пропускной системой. Однако очередь на квартиру в ГИАПе двигалась медленно, да и работы по архитектурному профилю там не было. Как-то Владимир Иванович Жуков, работавший тогда главным архитектором города, сказал мне: «Хочешь быстрее – иди к нам работать». И я, недолго думая, пошел и проработал семь лет главным архитектором Центрального района. Мне тогда казалось, что смогу убить двух зайцев: что-то сделать для города и решить свою бытовую проблему. Оказалось – ни того, ни другого. У главных архитекторов на самом деле не так уж много полномочий. Основная работа в то время – формировать различные списки, выдавать разрешения на реконструкцию, согласовывать проекты. Постепенно пришло понимание, что архитектор-чиновник дискредитирует во мне творческое начало, и я ушел с этого поста.

Частных заказов в советское время не было, но случались интересные подработки. Например, можно было по совместительству работать в рекламе. В городе тогда функционировали две организации этого профиля – «Торгреклама» и «Бытреклама». Они делали вывески типа  «Гастроном», «Светлана», «Галантерея». В Автозаводском районе я делал газосветную вывеску на «Рыбьем глазе» – «Гастроном» и «Молодежный центр». В Центральном – на здании бывшего «Центрального кафе» – «Такси в любое время суток».

– С началом 90-х у архитекторов появились первые серьезные заказы. Расскажите о своем первом опыте: в какую сумму тогда обходилась постройка дома, насколько вы были свободны в своем творчестве, как оценивалась работа архитектора?  

– Моим первым частным заказчиком стал Александр Степанович Носорев. Я ему до сих пор благодарен – он дал мне путевку в свободную архитектурную жизнь. Носорев человек волевой и властный, поэтому оказался непростым заказчиком. Надо сказать, довольно часто успешным в бизнесе людям при работе с архитектором мешает высокомерие. То, что ты успешный промышленник или банкир, еще не означает, что можешь разбираться абсолютно во всем. Однако опыта у меня тогда не было, и я решил, что надо идти на компромисс. Сегодня могу утверждать, что подлинную архитектуру губят как раз компромиссы.

Дом построили, и вскоре вокруг него, как грибы, стали расти коттеджи-клоны, сделанные по моему проекту. Их было построено штук пятнадцать. То ли прораб потерял проект, то ли еще как-то произошла утечка информации – неизвестно. Александр Степанович был очень рассержен: он заплатил хорошие деньги для того, чтобы в мире был только один такой дом.

К вопросу об оплате моего труда. Здесь все очень субъективно: я работаю за достойное вознаграждение, а кому-то мой гонорар покажется скромным. В принципе, чтобы создать проект дома, магазина, центра, мне надо максимум полгода. За это время я выдаю продукт и получаю, к примеру, 100 тыс. рублей. А потом на протяжении всего периода строительства занимаюсь авторским надзором – приезжаю, сверяю то, что получается, с проектом, вношу изменения, дополнения. Если гонорар поделить на два-три года, то в месяц получается не намного больше среднего прожиточного минимума. В основном работаю из любви к профессии.

– Какие еще тольяттинские объекты построены по вашим проектам? 

– Центр занятости, ТЦ «Мадагаскар», офисное здание «Олимпик-Плаза». В последнее время я сконцентрировался на строительстве храмов и домов. Причем я теперь принципиально не называю дома коттеджами. Это слово пришло к нам из-за границы, там коттеджами называют жилье для бедных. А я проектирую для обеспеченных. 

– Как текущий кризис отражается на вашей работе? Заказчики экономят на материалах или предпочитают урезать вознаграждение архитекторам?

– Еще кризис 2008 года дал всем много уроков. Основной – вложения в роскошь не возвращаются. Когда домовладельцы стали продавать свои супердома, то вдруг выяснилось, что от этих домов кайфуют только они сами. И пусть интерьер отделан кристаллами Сваровски, установлены немыслимые унитазы и джакузи – при перепродаже все это никому не нужно. Вообще жизнь сегодня стремительная: десять лет – это предельный срок службы интерьера. Я имею в виду моральное старение. Состоятельные люди наконец-то поняли, что не стоит вкладывать огромные деньги в то, что является сиюминутным.

Пошел еще вот такой процесс: те, кто жил в больших, роскошных домах, переезжают в более гуманистичные пространства. Сегодня люди стали больше ценить и понимать простые и удобные для жизни пространства и вещи. Этот процесс дал мне возможность для более плодотворной работы, ведь я работаю именно с пространством. Пространство – оно первично.

Насчет экономии. Честно говоря, я сторонник того, чтобы вообще не экономить в процессе строительства. Правильный подход – это когда человек сразу заявляет о бюджете своей стройки. Например: «У меня есть 5 млн рублей». И в рамках этого бюджета мы проектируем и строим сооружение.

Процент вознаграждения архитектору стандартный – стоимость проектной документации составляет 5–10% от бюджета всей стройки. Бывают досадные моменты. Как-то раз мы с заказчиком долго бились по поводу стоимости моих услуг. В конце концов пришли к ценнику, который нас устроил, а потом я узнал, что светильник, установленный около второстепенной лестницы, стоил в три раза больше, чем мой труд.

– Что думаете о последнем тренде раскрашивания домов и административных зданий Тольятти в различные цвета?

– Это делают плохо и непрофессионально. К сожалению, у главного архитектора нет полномочий для сохранения облика города – это недостатки в законодательстве, все решает собственник. В Москве и Питере приняты специальные постановления, запрещающие менять облик города, а за границей подобные действия вообще категорически запрещены. У нас же весь этот балаган с покраской происходит из-за недостатка культуры.

Сожалею о том, что того Тольятти, который я застал в 80-е, уже почти нет. Тольятти был все-таки градостроительным эталоном своего времени, здесь построено много зданий, воплощавших дух эпохи. У нас гибнет советский модернизм, город превращается в глухую периферию.

Сейчас я вместе со специалистами краеведческого музея хотел бы привлечь внимание горожан к историческим объектам города. Медгородок, например, постепенно деградирует. А это же шедевр советского модернизма! Такие прекрасные объекты – «Книжка», Детская инфекционная больница, центральное административное здание. Там прекрасные алюминиевые витражи с интересной графикой, сегодня их постепенно меняют на пластик. Где-то было модерновое ленточное остекление, вместо которого вставили пластиковые рамы, и кирпичные вставки. Подлинная архитектура гибнет!

Думаю, Ренцу стоит добиться присвоения Медгородку статуса памятника архитектуры. Тогда уже нельзя будет что-то менять по своему усмотрению, но зато появятся другие источники финансирования. Мне кажется, Николай Альфредович радеет о городе и должен подхватить эту идею.

– В каком городе мира вы хотели быть жить, если бы могли?

– Вообще никуда не езжу, сегодня мне это стало почему-то неинтересно. Во времена СССР моими любимыми городами были Одесса, Львов и Москва. В наше время можно поселиться в любой точке мира, было бы желание, но я стал ощущать свою необходимость здесь, в Тольятти.