Петр Нахманович: «На рынке нет и не было очереди за АВТОВАЗом»
Я не сижу дома
– Петр Абрамович, вы теперь пенсионер?
– Конечно, я же гражданин России: 25 августа 2005 года, когда мне исполнилось 60 лет, было торжественное вручение пенсионного удостоверения. С тех пор я получаю на счет в Сбербанке регулярно увеличивающуюся согласно постановлениям правительства пенсию.
– Это формальный ответ, я про другое. В свое время вы возглавляли один из первых коммерческих банков СССР, после этого занимались корпоративным управлением на АВТОВАЗе. В профессиональном плане то, чем вы сейчас занимаетесь, это лично для вас пенсия?
– Это вид деятельности, очень распространенный во всем мире. В советское время консалтинг был в основном при вузах, как некие хозрасчетные работы. На предприятиях же была принята версия, что инженеры и экономисты должны самостоятельно думать о развитии. Хотя я, конечно, несколько утрирую, при министерствах работали какие-то там НИИ, НИЭЛ, проектные институты, но того консалтинга, который возник в Европе и США, у нас не было.
Сегодня многое завязано на аудите, а где аудит, там рядом и консалтинг. Появилась необходимость в прагматичной привязке знаний к конкретным предприятиям, которые выходят, например, на IPO. Есть широкий перечень требований, что должна сделать компания, прежде чем выходить на биржу: международный аудит, годовой отчет, прозрачную систему финансирования, бюджетирования, отчет по МФСО. Вот консалтинг – это самостоятельный вид бизнеса, я в нем сейчас работаю, и мне это нравится. Это полезно, потому что я не сижу дома, опять же мозги работают. Такой ответ вам больше нравится?
– Гораздо больше. А вам нужно зарабатывать или вы обеспеченный человек?
– На пенсию прожить невозможно, а каких-то особых накоплений у меня нет. Когда я уходил с АВТОВАЗа в 2005 году, то получил достаточно приличное вознаграждение. Тогда его было достаточно, чтобы купить квартиру в Москве, но на отделку денег уже не хватило, поэтому пришлось использовать из своих запасов.
– То есть вы работаете не только потому, что не хотите сидеть дома, но и для заработка?
– Да.
– Я еще почему об этом спрашиваю. После того как вы уехали из Тольятти, вы сменили много разных компаний и сфер деятельности, а это не очень похоже на пенсию.
– Тут вот что получилось. Я уходил с АВТОВАЗа, не имея никаких гарантий по трудоустройству. При этом, когда работал на заводе и меня, Нахмановича, превозносили до небес, я говорил: «Ребята, я – Нахманович, пока работаю в Группе АВТОВАЗ». Я никогда не отделял себя от предприятия и еще до ухода понимал, что для меня в Тольятти другой масштабной работы просто нет. В Москве же я пытался найти ее, отсюда столько разных мест.
Я создан АВТОВАЗом
– В каком году вы пришли на завод?
– В 1969-м, а ушел в 2005-м. Итого 36 лет.
– Проведя несложные арифметические подсчеты, получаем, что большая часть вашей жизни прошла в вазовской системе. Почему вы все-таки ушли с завода?
– Я воспитанник вазовской школы поляковского призыва. Соответственно, мое воспитание и степень самостоятельности были заложены тогда. Как при Полякове, так и при Жидкове с Исаковым работники имели достаточно большую самостоятельность в рамках своей компетенции, в том числе по инициативам. Да, они были вписаны в плановые показатели, но если человек понимал, что нужно что-то сделать, то он мог выйти к любому руководителю, и его за это не расстреливали.
У нас был случай, когда АВТОВАЗ еще только строился. Приехал секретарь ЦК Кириленко, который курировал завод, собрали гигантский кворум строителей, будущих топ-менеджеров предприятия. Естественно, все вопросы были заранее подготовлены и акцептованы Поляковым, все идет как по маслу, и вдруг поднимает руку молодой никому неизвестный инженер из МСП Николай Головко. Ему дают слово, и он говорит: «Мы вот тут подсчитали, что мощности ТЭЦ ВАЗа не хватит для обеспечения производства. Пока не поздно, надо в проект вносить изменения, добавлять мощностей».
Все были ошеломлены. Как так? Молодой инженер без согласования вышел на секретариат ЦК! Поляков был в ярости, но тем не менее, когда он оценил предложение, понял, что Головко прав. И все сделали, внесли все изменения.
Так вот, поляковская эпоха прививала людям самостоятельность в суждениях и отсутствие боязни ставить вопросы. Когда я вернулся после АВТОВАЗБАНКа на завод, то понял, что на предприятии произошли крупные изменения, к которым я не был подготовлен. Дело в том, что завод был разделен на феоды, как я их называю: функционировало пять генеральных департаментов. Границы между департаментами пересекать запрещалось, соответственно, если ты лоялен по отношению к руководителю, то работаешь нормально. Я же привык, если у меня есть какие-то мысли, могу зайти к любому заму генерального.
– То есть вы из идеологических соображений ушли?
– В том числе.
– Кажется, вы что-то недоговариваете.
– У меня истекал контракт, и меня даже не интересовало, будет ли он пролонгирован. Я понимал, что исчерпал себя на АВТОВАЗе. Должность вице-президента мне не светила, так как у меня было много конфликтных ситуаций с руководством. Стали происходить смешные, с моей точки зрения, истории, создававшие мне негативный имидж.
– Например?
– Ну вот есть такой очень известный самарский фотохудожник Давыдов. Отличный парень, профессионал. И мы сделали с ним календарь, который в итоге получил приз за рубежом, в Италии – его вообще расхватали мгновенно.
– И?.. Чем он не устроил руководителей завода?
– Там были изображены машины и девушки. Девушки были одеты, но в обтягивающие короткие шортики и топики. Они мыли машины, соответственно, эта одежда была мокрая. Так вот руководство меня чуть не растерзало, посчитав это все эротикой.
– Вы уж простите, что я так смеюсь, но история действительно очень веселая.
– Был еще один календарь, и там я, наверное, виноват, но без злого умысла. У меня очень хорошие отношения с Татьяной Михалковой, которая занималась модой и продвижением молодых талантов.
– Фонд «Русский силуэт»?
– Да, они выступали на наших автосалонах, АВТОВАЗ спонсировал их работу. И вот на развороте тематического календаря разместили ее портрет. Мои ребята пришли и сказали: «Петр Абрамович, надо рядом чей-то еще портрет поставить». Начали обсуждать. Каданникова? Несерьезно! Николаева? Тоже не ахти. Я говорю: «Давайте поставим главного дизайнера Женю Лобанова». Ребята мне в ответ: «Опять не то... Петр Абрамович, а давайте поставим ваш портрет». Я, ничтоже сумняшеся, не подумав о последствиях, согласился и забыл об этом.
Накануне Нового года случилась раздача календарей. И тут началось: «Как? Кто такой этот Нахманович? Он что, генеральный директор завода? Как посмел?» В общем, мне надо было сразу тогда же подать заявление.
Я за французов
– Как бы там ни было, буквально через несколько дней после вашего ухода на завод зашел «Рособоронэкспорт».
– Да, через три дня. Приказ о моем увольнении был подписан 26 октября 2005 года, а 29-го на совете директоров Каданников объявил о том, что он уходит в отставку.
– А вы знали о том, что это случится?
– Нет, но предполагал. Дело в том, на конец 2005 года завод фактически стагнировал. Предприятие не проводило необходимых программ развития, а чтобы их делать, нужна была мощнейшая поддержка власти. Мне было понятно, что команде, которая тогда работала, поддержку не окажут.
– Есть мнение, что у завода все и так было неплохо. «Калину» же как раз тогда поставили на конвейер. Чем не развитие?
– Ну поставили и что? Мы тогда делали почти миллион автомобилей, «Калины» было 50-60 тысяч. Она не определяла объемы корпорации и никогда бы не вышла на какие-то приличные цифры. Понимаете, поддержка государства, она нужна не только для постановки новой модели. Каданникову и всей остальной команде было очевидно, что где-то 25-30 тысяч человек, работающих на предприятии, ему не нужны. При этом им платилась вазовская зарплата, предоставлялись социальные льготы. По сути, они могли бы работать за пределами АВТОВАЗа в аутсорсинговых компаниях, что потом и сделали. Их нужно было выводить с завода, а как вывести без поддержки города, области и правительства? Это грозило большим социальным взрывом.
– На ваш взгляд, то, что в итоге произошло, это хорошо или нет?
– Это хорошо, причем и для завода, и для города. Завод имеет поддержку правительства и президента, в результате которой получил определенные преференции: отсрочки в уплате долгов, гарантии по финансированию, стратегического партнера. У АВТОВАЗа сегодня есть уже понятный набор шагов, куда ему двигаться в будущем. Эта определенность – благо и для города.
– Ну, смотрите, я много разговаривал с людьми: бывшими вазовскими топ-менеджерами, ветеранами завода, нынешними руководителями автокомпонентных предприятий. И все они дружно считают, что альянс с Renault – это не очень хорошо, потому что французы не очень близкие нам по ментальности люди. Полагаю, что это важный нюанс. Опять же совсем другая номенклатура деталей. По их словам, надо было создавать холдинг с итальянцами, с FIAT.
– Это гадание на кофейной гуще. Опять таки у АВТОВАЗа не было большого выбора. Кстати, переговоры с Renault начала не сегодняшняя команда, а Каданников. У него был член совета директоров, один из ближайших его коллег, Юрий Самуилович Зекцер. И именно Зекцер пришел с этим предложением к Каданникову, когда они оба поняли, что переговоры с GM фактически зашли в тупик. У американцев, видимо, не было больших планов на Россию, а Каданников думал о сохранении АВТОВАЗа и города, их развитии. Поэтому переговоры с Renault начались именно при Каданникове.
Соответственно, упрекать сегодняшних товарищей, что они пошли не тем путем, не совсем корректно. На рынке нет и не было очереди за АВТОВАЗом. Тот же FIAT давно пребывает в тяжелом финансовом состоянии. Я не думаю, что у него были планы относительно производства автомобилей в России. Может быть, только на уровне отверточной сборки автомобилей.
– А у Renault разве какие-то другие идеи?
– Я считаю, что французы думают о производстве с развитием, они планируют увеличить локализацию. Впрочем, мне сложно комментировать планы АВТОВАЗа – я не внутри.
Я иврит не знаю
– Петр Абрамович, если позволите, я хотел бы затронуть национальный вопрос. Кем вы сами себя ощущаете?
– Абсолютно нормальный вопрос. Вы знаете, мне по большей части все равно, но в конкретной ситуации не все равно. Когда я вспоминаю жертв Холокоста, то я, безусловно, вспоминаю и о том, что я еврей, ощущаю свои корни. В то же время все евреи России и бывшего СССР воспитаны в русской культуре, мышление у нас русское, язык русский, литература русская. Поэтому отделять себя от русского народа я никак не могу.
При этом мне крайне не нравится, когда меня пытаются заставить понять, что я еврей, причем в таком уничижительном качестве, через оскорбление, через какие-то ограничения. Такое в моей жизни случалось.
Знаете, мне мать рассказывала в детстве, что когда она приехала на Урал, то евреев там не было. Не было и антисемитизма. Он появляется там, где критическая масса евреев начинает достигать какого-то уровня, когда их начинают замечать, когда они начинают кому-то мешать. В этом случае и возникает антисемитизм. Поэтому везде, где живут евреи, есть антисемитизм. А так как евреи очень долго живут на белом свете, это один из самых старых народов цивилизации, они оставили след везде, то о них помнят и говорят.
– А вы, кстати, иврит знаете?
– К моему большому сожалению, не знаю не только иврит, но и английский, и французский, и немецкий. Где я на иврите мог бы разговаривать? Иврит – это не язык евреев, живших на территории СССР, это чисто израильский язык, искусственный, в основном он создан на базе библейского иврита и арамейского языка.
– Вы религиозный человек?
– Нет! Правда, я обрезанный, у меня дед был раввином, а внук раввина не мог быть необрезанным, поэтому со мной сделали эту процедуру. Но моя мать была атеистка. Помню, после войны она пришла к деду, служителю культа, и спросила: «Как ты можешь верить в этого бога, если он не остановил гибель моей матери, моих братьев, моей бабушки и вообще всего, что произошло?» Он ничего не ответил.
– И вы тоже атеист?
– Да! При этом я с уважением отношусь к чувствам людей, когда эти чувства нормальные, а не фанатичные. Фанатизм же я ненавижу в любом случае – ненавижу мусульманский фанатизм, ненавижу еврейский фанатизм, ненавижу православный фанатизм. Если ты веришь – верь, но если рядом с тобой человек неверующий, не заставляй его молиться.
Я за Жилкина
– Напоследок всем интервьюируемым тольяттинцам я задаю один и тот же вопрос. Он касается ситуации с присвоением звания «Почетный гражданин города» Сергею Жилкину. Соответствующая комиссия отчего-то этого до сих пор не сделала. Их аргументы постоянно меняются. Сначала они говорили, что не вручают покойным. Потом стали вручать. Сейчас у них сомнения в том, благую ли деятельность он вел. Что вы скажете на эту тему?
– С моей точки зрения, присвоить звание нужно обязательно. Если хотите, поставьте десяток восклицательных знаков. Его заслуги перед Тольятти сложно преуменьшить. Наверное, дело в том, что в последние годы звание почетного гражданина Тольятти стало каким-то политическим аргументом власти. Отчего, например, Каданников не является почетным гражданином? А Каданников сделал для Тольятти гораздо больше, чем многие другие. Думаю, наряду с Жилкиным надо ставить вопрос о Каданникове.