Геннадий Розенберг
Сожалея, что некую проблему нельзя решить сегодня, он тут же оптимистично добавляет, что через какую-то сотню лет наука разберется с этой бедой, будь то цветение Волги или восстановление леса.
– Геннадий Самуилович, как ваш институт взаимодействует с городской властью?
– Тольятти повезло, что здесь есть академический институт. Причем это третий институт в стране, в котором слово появилось «экология». Сейчас таких много.
Одна из задач, которую РАН поставила перед нами, – это изучение фундаментальных законов. Мы не так часто занимаемся прикладными вопросами. Нам надо открывать законы. Удастся или не удастся, зависит от таланта, финансирования.
Но жизнь ставит свои эксперименты. И последние лет двадцать мы видим разное отношение к экологии. До 90-х в Тольятти был «зеленый» бум. Власти понимали, что город переполнен промышленностью. Было решение ЦК КПСС в том числе по Тольятти – по очистке городов.
Потом все это шло волнами. Когда был Жилкин – он в институт не заезжал ни разу, однако иногда принимал нас в мэрии, если мы хотели о чем-то сказать, предупредить. Уткин целиком оставлял экологию под собой, мог приехать на заседание ученого совета и просто молча слушать. Он звал нас, если что-то надо было узнать по экологии, советовался. Он был хозяин, который знал город. С Пушковым же мы ни разу не встречались. Ему это, видимо, не надо. Он ни к нам не ходит, ни у себя не принимает.
– А вам есть что сказать Пушкову?
– Естественно есть. В частности, по лесу. Мы сразу сказали, что, прежде чем начинать посадки, надо провести исследования.
– Почему произошел пожар?
– Естественно, природные условия были экстремальными. Могло все произойти и естественным путем, и человек мог спровоцировать, и сознательный поджог мог быть. Возник целый ряд условий, способствующих возникновению пожара. Хотя, по сути, горящий лес – это так же ненормально, как исписанные стены в подъезде. Мы привыкли убирать свою квартиру, но не привыкли не пачкать окружающую среду. Плюнуть, кинуть окурок – запросто.
Так вот можно, конечно, сразу после пожаров посадить пару елок, для того чтобы продемонстрировать, что нам не все равно. Но я думаю, они уже все сдохли. Грубо говоря, печка еще не остыла, а туда уже новые саженцы несут.
Мы ведем наблюдения и исследования. Есть у нас аспирант, который очень плотно этим занимается. Но к нам за информацией никто не обращается. Мы успели взять образцы почвы сразу после пожара, попозже и сейчас. У нас есть и ранние, допожарные образцы. Мы знаем ретроспективу. Мы можем консультировать, как лес лучше восстановить. Мы знаем участки, на которых и сажать ничего не надо – все само вырастет.
Но к нам никто не обращается. Все делают сами. Дилетантски делают. Нам остается только наблюдать, раз наших советов не спрашивают.
– Сколько лет нужно чтобы восстановить лес?
– Столько же, сколько он рос – сотни! У нас же столетние леса были.
– А что вы можете сказать о качестве воды, которую пьют тольяттинцы?
– Тут тоже непростая ситуация. Мы с московскими коллегами около года назад вырабатывали систему оценки состояния качества вод для Совета безопасности. По факту до сих пор существует один единственный ПДК на всю страну, которым контролируется состояние вод. Но умом мы должны понимать, что реки Астраханской поймы и реки в Якутии – это разные объекты. По многим параметрам. И загрязнение разное. И методики очистки должны быть разные. Так что нужно вводить новую систему контроля.
У нас, например, высокое содержание меди в воде. Но это нормально для нашего региона. И глупо заставлять предприятия сбрасывать только дистиллированную воду.
А другие, казалось бы, хорошие показатели, надо трактовать совсем иначе. Вспомните, какие прошлым летом презентовались цифры? Говорили, в воде почти нет биогенов: азота, фосфора, которыми сине-зеленые питаются. Так их потому и нет. Их в мае сбросили очень много, водоросли их поглотили, вот и биогенов нет – статистика хороша. А все водохранилище цветет, потому что сытая водоросль прекрасно размножилась. Плохо.
– Можно ли бороться с водорослями? Это же наш кошмар, живем на Волге, а купаться невозможно.
– Бороться с водорослями можно. Есть разные исследования. В частности, наши, местные. Говорят, можно запускать хлореллу, которая, конкурируя с водорослями, будет их вытеснять. Московский университет предлагал поменять соотношение азота и фосфора, которое приведет к гибели сине-зеленых водорослей.
Но представьте, что это можно сделать в пруду, озере. Но в самом крупном водохранилище в Европе, а у нас самое крупное… Это нереально. Может лет через 100 нанотехнологии нас всех спасут. Но сегодня это кажется мне нереальным.
– Что же делать нынешним поколениям?
– Как директор Института экологии Волжского бассейна я предлагаю по берегу Волги построить кучу бассейнов и купаться в них. Как во всей Европе. Там в реках не купаются.
Посмотрите в Турции – немцы в море не лезут. Они все сидят у бассейнов. Им так комфортнее, надежнее.
– А мне купаться в море больше нравится…
– Ну, мы и грибы вдоль дороги собираем. Это наши проблемы.
За состоянием вод в реках надо очень тщательно следить. Одно время горожане испугались: вода черная из труб пошла. А просто из-за жары тогда резко упал уровень воды. И в трубы, которые лежат на глубине метров пять всего, стало засасываться все подряд. А надо следить за такими вещами. Жара, конечно, была аномальная, за сотни дет наблюдений такое было впервые.
– В последние годы вообще что ни год, то какой-то климатический рекорд…
– Немножко разболтался климат в мире. Он гуляет туда-сюда.
– С городскими предприятиями вы как-то сотрудничаете?
– Мы стараемся. Хотя последние два года у всех предприятий есть отмазка – кризис, мол. Некоторые работы ведутся. Остались работы, связанные с ущербом, нанесенным водным ресурсам. Надо, скажем, кому-то намыть песок. Здесь еще как-то следят, есть нормативы и штрафные санкции. Такого рода работы заказывают. Или там, как проложить трубу на ту сторону, какой ущерб будет рыбному хозяйству. И так далее.
– Предприятия прислушиваются?
– Только если их начинают штрафовать. Все временщики, живут сегодня, о завтрашнем дне не думают. Считают, что наша наука – это все пустая пропаганда.
– Сотрудники вашего института, наверное, самые большие специалисты по рыбным местам?
– Ну, мы, конечно, знаем какие-то вещи. Но еще лучше нас осведомлены браконьеры. Сами с ними общаемся, чтобы что-то вызнавать и проводить исследования, по стерляди например. Мы просили разрешение на отлов 10 хвостов ради экспериментов. Но Рыбнадзор нам не разрешает, приравнивают к промышленному лову. Абсурд – мы занимаемся изучением в том числе рыбы, а нам запрещают ее ловить. Говорят – закрыть глаза мы можем, а разрешить не можем.
– Несколько лет назад в городе появилась идея намывного острова как раз где-то в районе Портпоселка. Это и в самом деле реально сделать?
– Я из Уфы, там целый район на 1000 жителей намыт. Так что это все возможно. Просто требует затрат и времени.