Михаил Чумаченко, театр «Колесо»: В Тольятти перед известными лицами страха не испытываю
О подготовке к премьере, которая больше не повторится, об отсутствии в театре суфлеров, а также об идеологии, властвующей над современным обществом, в интервью «ПН» рассказал художественный руководитель театра «Колесо» Михаил Чумаченко.
– Михаил Николаевич, начнем с простого вопроса. Почему для постановки была выбрана история мушкетеров?
– Создание спектаклей с участием известных в Тольятти людей – это уже традиция. Я несколько раз принимал участие в постановке таких спектаклей, в основном комедий, и с какого-то момента мне перестало быть интересным только шутить. Поэтому теперь мы двигаемся в противоположную сторону. Большинство предпринимателей, которые участвуют в создании спектакля, имеют опыт работы на сцене благодаря студенческим театрам и КВН. Я же решил создавать не репризы, а некую историю на сцене. К тому же бизнесмены, занятые в спектакле, принадлежат тому поколению, которое еще читало книги. Для них роман Александра Дюма «Три мушкетера» как сказка «Колобок» для ребенка – знакомая с детства история. И мы повернули ее другой стороной – решили в ней найти свой ракурс, чем и заинтересовали и самих исполнителей главных ролей.
– Чем принципиально отличается новый проект от того, что вы делали ранее?
– В «О чем не говорят мушкетеры» впервые на сцене будут играть и профессиональные актеры, и актеры-любители. Хочется сделать так, чтобы не было видно «зазора» между ними. Постараемся, чтобы бизнесмены преодолели страх, поскольку играют рядом с профессионалами, а актеры театра в свою очередь преодолели страх перед медийными лицами, к которым им, возможно, придется обращаться для решения тех или иных жизненных вопросов.
– А вы сами статусом VIP-актеров не интересуетесь?
– Нет конечно! Если вы начнете спрашивать меня, кто этот человек, а тем более попросите построить табель о рангах, то я погибну на месте. Не отвечу ни на один вопрос. Для меня это обычные люди, которым интересен театр. Поэтому мы нормально работаем. Мы на равных. Если я буду знать, кто этот человек, чем он занимается, то, скорее всего, тоже буду немного побаиваться его. У меня уже был такой опыт, когда я был приглашен для проведения корпоратива компании «Итера» и остро критиковал, как потом выяснилось, Владимира Потанина, который пытался на капустнике выступать в роли Михаила Жванецкого. В Тольятти, слава Богу, перед известными лицами страха не испытываю. Я боюсь только, что актеры текст забудут во время спектакля.
– Помогут суфлеры.
– Какие суфлеры? С хорошим суфлером любой справится. Но хорошие суфлеры сегодня стоят как автомобиль или сверхмощный компьютер. Их найти не так-то просто.
– История про мушкетеров должна быть интересной, уже было столько ее интерпретаций.
– В данной постановке мы постарались сделать упор на сюжет. Например, когда мы с предпринимателями ставили «Ревизора», то все: и актеры, и зрители – знали историю. В город приезжает молодой человек, которого принимают за важного чиновника. Поэтому момент узнавания есть, интересны же исполнители ролей – тольяттинские бизнесмены.
С этой точки зрения история о мушкетерах – материал малознакомый. Странно звучит, но факт. Большинство сегодняшних зрителей более-менее помнят фильм режиссера Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Д’Артаньян и три мушкетера», помнят песни из фильма. А когда начинаешь говорить о романе Дюма «Три мушкетера», возникает множество нюансов. Многие артисты, занятые в спектакле «О чем не говорят мушкетеры», после начала репетиций перечитали роман. Например, Михаил Вайнштейн сказал, что в 14 лет он прочитал роман за три дня, а в этом году – за три недели. Открывается много новых деталей. Удивительно, но только сейчас многие поняли, почему мушкетеров четыре, а роман называется «Три мушкетера». Кстати, на сцене будут бои на шпагах. Актеры уже два месяца по вечерам активно тренируются.
– Почему потребовалось соединять профессиональных актеров и непрофессионалов? Не хватило желающих играть из числа бизнесменов?
– Дело не количестве желающих, а именно в том, чтобы соединить на сцене профессиональных актеров и любителей. Это необычно, это вызывает острый интерес. Причем у всех: и у зрителей, которые смотрят спектакль в зале, и у вип-актеров, и у артистов театра.
Кроме того, есть вещи, без которых в спектакле обойтись невозможно и которые может сыграть только драматический артист. Скажем, когда Юнгвальд-Хилькевич ставил кинофильм, у него был один серьезный фехтовальщик – Владимир Балон. Он сыграл Рошфора – человека, которого убивают. В нашем спектакле половина профессиональных актеров играют тех, кто должен быть убит на сцене. Рисковать предпринимателями не хочется.
Я точно знаю, что человек, который хотя бы раз побывал на сцене, совсем по-другому смотрит на все из зрительного зала. Мне это дорого еще и потому, что все эти люди оказываются в итоге людьми театра. И тут можно долго говорить, насколько важен театр для города, какова судьба театра. Если в годы Советского Союза театр в большей степени был даже не предметом искусства, а предметом идеологии, то в начале 90-х годов он стал элементом индустрии развлечений и занимал место где-то между баром и кегельбаном. Это болезненно воспринимается людьми театра. Однако когда в городе закрывается театр или приостанавливает работу, то город как бы лишается генной составляющей культуры. Поэтому о театре «Колесо» так много говорят и так глубоко пытаются вникнуть в его проблемы. Не всегда это получается удачно, иногда выливается большое количество грязи. Но это я списываю на весеннее обострение и дурь.
– Куда же сместился центр идеологии из театра?
– В зомбоящик. Телевидение – там теперь центр идеологии. Изначально надо понимать, что литература, живопись, кино, балет, опера, театр, скульптура – это искусство. Телевизор – это мебель. Так что идеология сместилась теперь в область мебели. Это очень опасно для страны, для общества. Думаю, в жизни каждого был момент, когда ломался телевизор. Боже, да какое счастье! С моей точки зрения – никогда не надо читать утренних газет, а уж тем более – комментарии в Фейсбуке. Потому что это портит пищеварение и мировоззрение.
– Вы не жалуете гаджеты и социальные сети?
– Нет. Я пользуюсь и гаджетами, и социальными сетями, но удаляю из друзей всех, кто на аватаре ставит не свой портрет. Мне кажется гаджеты просто меняют скорость получения информации. Сегодня это сверхнеобходимо. Мы, к сожалению, небольшой театр с крайне скромным финансированием. Единственный наш козырь – скорость. Когда в театр приезжает молодой режиссер, мы выигрываем в том, что успеваем его пригласить до того, как он получит несколько премий и его гонорары будут превышать миллион. Собственно, через театр «Колесо» проходит много молодежи, для них наш театр – площадка для первых экспериментов.
– Пьесу какого автора вы хотели бы поставить на сцене «Колеса»?
– Федора Михайловича Достоевского, «Преступление и наказание». Это одна из самых сложных тем, которая существует в обществе. У нас созрело мировоззренческое ощущение, что не за каждое преступление бывает наказание. Достоевский говорит о том, что основное наказание идет изнутри человека. Но, чтобы взяться за постановку, нужно чтобы кроме меня эта проблематика интересовала еще и город. К сожалению, должность художественного руководителя театра тем и плоха, что нужно думать не о себе любимом, не о своих амбициях. Поэтому не знаю, когда я поставлю Достоевского в «Колесе». Сейчас меня просят поставить Достоевского в Болгарии, Чехова – в Германии, а Тольятти пока нужны «Кьоджинские перепалки» Гольдони.
Честно говоря, хотелось бы поставить и «Анну Каренину», и «Живой труп» Толстого, и много еще чего. Но пока это просто разговоры. Для того чтобы постановка состоялась, должно очень многое совпасть: место, время, обстоятельства, театр, наличие финансов. Восемь лет назад, когда я только начинал сотрудничать с «Колесом», мне нередко говорили о том, что в театре с таким названием должно непременно быть поставлено произведение Артура Хейли «Колеса». Считается, что это история об автомобильном производстве. Мне тоже нравится этот роман, но меня в нем больше всего волнует другое: отношения машины, механизма и человека. Ведь важнее человека не может быть ничего. На мой взгляд, и сегодня, и всегда со сцены нужно говорить именно о людях, о тех, кто создает мир вокруг нас, кто что-то делает, созидает: о враче, который спасает чужие жизни, об учителе, который думает о своем классе... Было бы больше финансовых возможностей и свободы, я бы начал репетиции спектакля по роману Николая Островского «Как закалялась сталь». Причем ничего особенно не меняя в тексте автора, потому что все уже сказано: что такое идеалистические взгляды, как они сталкиваются с реальной действительностью и как приходится жизнью платить за то, что хочется достичь чего-то хорошего, и как это хорошее превращается в плохое.
– А за какого автора никогда не возьметесь?
– Я не взялся бы сегодня ни при каких условиях ставить, например, Прилепина. Да и других авторов «нулевых» годов. В этом я бы себя не смог обмануть. Не стал бы ставить не потому, что эта литература плохая, а потому, что она для меня слишком непрозрачная. И не верьте, если будут говорить, что режиссер может взять телефонную книгу и поставить на ее основе спектакль. Наверное, это хорошее определение, веселое и смелое. Но на деле поставить на сцене телефонную книгу нельзя, если не знаешь, про что ставишь. А про что телефонная книга? Про то, что любого человека можно найти? Нет, ведь часть телефонов скрыта. Тогда про что ставить – я не знаю.
– Как часто режиссер произносит фразу «не верю»?
– Я ее вообще не произношу.
– Но у вас же есть коронная фраза?
– «Не склалось!». «Не верю!» – это переброс Станиславского на своих коллег, с которыми он много лет работает. До реплики «не верю» нужно вырасти, а до «не склалось» – нет. У тебя не получилось, у меня не получилось, не смогли мы склеить наши усилия – ну, «не склалось». Бывает такое. К счастью, театр замечателен тем, что у него нет прошлого. Вчера ты стоял в смокинге и в прожекторах в Каннах с наградой, а сегодня тебе нужно войти в репетиционный зал и ни один из актеров не вспомнит твоих вчерашних заслуг. Нужно постараться быть для театра интересным сегодня.