Михаил Чумаченко: «Никакого Тольятти у меня в принципе не было в планах»
– Михаил Николаевич, давайте начнем с какой-нибудь общей и интересной темы, чтобы увлечь читателя и он не смог остановиться и прочитал интервью целиком.
– А что? Отличная идея.
– Ну вот 90-е годы – они ведь были очень тяжелыми для российского театра в финансовом плане. Опять же где-то тогда театр потерял свою идеологическую значимость.
– 90-е были тяжелыми для всех, не только для театра. Однако самое важное, как вы правильно заметили, – это идеологическая революция, она произошла, а ее понимания не случилось. До 91-го года театр занимал центральное место в идеологической палитре страны: после спектакля люди могли гулять по городу до утра, обсуждать увиденное, называть какие-то имена. Это был период, когда возникали и рождались легенды, когда театральные актеры и режиссеры были абсолютными властителями дум. Можно говорить о десятилетних эпохах: 50-е – Большой драматический театр, 60-е – «Современник», 70-е – «Таганка», 80-е – «Ленком».
И тут театр внезапно перестает быть центром идеологии. Его место занимают телевизор и журналистика. Театр же оказывается в ситуации одного из элементов развлечений. Часто в некоем запале я говорю, что тогда он был где-то между сауной и кегельбаном. Можно как-то поизящнее сказать, но уж точно не рядом с кино. Дальше – больше. Возникает интернет. Когда я об этом сейчас разговариваю с режиссерами и актерами, то у них очень часто возникает нервное напряжение. Они говорят: «Ну, ты не прав». Приходится вспоминать свое первое образование и отвечать: «Ребятки, за двадцать пять лет спектакль «Юнона» и «Авось» был сыгран приблизительно 800 раз, а в зале приблизительно 700 зрителей. То есть один из самых мифологемных спектаклей посмотрели чуть более полумиллиона человек, что по меркам страны выглядит как детский сад. Это меньше, чем аудитория выпуска новостей на не самом популярном телеканале».
– При этом к концу 90-х интерес к театру вернулся.
– Да, но в абсолютно другой ипостаси. Во-первых, часть театров стали театрами для богатых.
– Вы имеете в виду цены на билеты?
– Не только, поход на спектакль стал определенным ритуалом. Обеспеченные люди покупали 4-5 билетов. После спектакля они отправлялись ужинать в очень дорогой ресторан рядом с театром или ночной клуб. Во-вторых, стало модно ходить в театр на артиста. В 90-е годы это называлось «четыре М» – Машков, Миронов, Маковецкий и Меньшиков.
– А вот эти мужчины – они стали модными, потому что в кино снимались?
– Нет, успех этого поколения имеет театральный фундамент. Кино в принципе никому из них не сделало имя. В 90-е, как вы помните, рушилась система кинопроката, а в нулевые уже победил телеформат. Люди начали рваться в телевизор, потому что он, с одной стороны, приносил реальные деньги, а с другой – любой телесериал заставлял человека появляться в вашем доме каждую неделю, и вы привыкали к нему. Соответственно появилась целая группа героев сериального бизнеса. Не обсуждаю сейчас уровень, не говорю о том, кто лучше, кто хуже, но вы же понимаете, что Домогаров, Безруков, Панин – это уже не кино.
– В общем, я понял, что театр очень сильно изменился. А что изменилось в жизни Михаила Чумаченко, чтобы он отправился в Тольятти? Насколько я понял в процессе прочтения вашей биографии, у вас отлично складывалась карьера в Москве.
– Да, это очень странно. Никакого Тольятти у меня в принципе не было в планах. Я стал деканом режиссерского факультета ГИТИСа, постоянно ставил спектакли, но при этом имел дурацкое желание сделать то, что делали все, – построить театр-дом. И тут у меня на пару лет случилась работа в Русском театре Таллинна. Это были два отличных года, которые закончились тем, что к власти в Эстонии пришли люди, заинтересованные в интеграции с ЕС. Пришлось уехать.
По возвращении же в Москву на одном из мероприятий меня попросили проконсультировать театр «Колесо», и я согласился. Моя должность называлась «помощник директора по творческим вопросам». Я получал гонорары за постановку спектаклей, а все остальное время мы с Татьяной Корабельниковой и Яной Незванкиной разговаривали о будущем «Колеса». В этот момент приглашались разные режиссеры, тогда же обсуждался вопрос о работе Дроздовой. Огромное количество тех сложнейших процессов, которые произошли в театре впоследствии, я не застал, потому что отработал только два года. Очевидно, что становиться помощником по творческой части директора Дроздовой как-то глуповато, так как Наталье Степановне если и нужен помощник, то по экономическим вопросам.
– У нас, как вы знаете, в Тольятти произошел конфликт.
– Да, я кое-что читал.
– Выборы мэра разделили город на две части. Новый градоначальник выступил за то, чтобы в театре произошли изменения. Наталья Степановна отреагировала на это, скажем так, нервно. В итоге все это вышло в публичную плоскость. Я понимаю, что вы, возможно, не очень информированы. И все же почему произошел этот конфликт и, если это уместно, на чьей стороне вы?
– Не зная всего, безусловно, очень трудно становиться на чью-либо сторону. Полагаю, что имевший место конфликт не был чисто творческим. Знаете, я сейчас скажу вещь, которая в принципе может поссорить меня с какой-то частью Тольятти. Нельзя, чтобы театр существовал как памятник. Я абсолютно уверен, что Глеб Борисович Дроздов – это человек, которому, безусловно, должны быть благодарны очень многие жители Тольятти. Но строить театр памяти Дроздова нельзя. Театр – живой организм. Да, нужно уважать память человека и помнить его, но восстанавливать спектакли, которые были сделаны в свое время и в своей ситуации, бессмысленно. Еще одна бессмыслица – это спор на уровне «мы ученики, а вы не ученики». Ну что за детский сад?
То, что произошло в результате конфликта в театре «Колесо», – это драма для города, причем драма, в которой нет ни одного выигравшего. Я прекрасно понимаю, как тяжело было Яне Незванкиной остаться без репертуара и артистов, сколько ей пришлось на себе вынести. Актеры в запале наговорили Бог знает чего и в отношении мэра, и в адрес друг друга, а в результате они неспособны собраться на одной площадке. Моя учительница, Мария Осиповна Кнебель, по этому поводу как-то сказала очень хорошую фразу: «Знаешь, чем отличались старики МХТ, тогда она называла это МХАТом? Они знали, до какой степени можно ругаться друг с другом». Поймите, можно сказать «ты не прав» и получить в ответ «ты сам не прав». А можно обругать человека «а ты лысый и очкарик», вспомнить маму и папу, а после этого вечером невозможно выйти вместе на площадку. Мне кажется, что артисты получили очень серьезный урок. Они уходили с формулировкой «театра не будет». Выяснилось же, что театр – есть. Они кричали: «Мы – ведущие артисты театра». И где эти ведущие артисты сегодня?
Опять же не надо забывать следующее: деньги на театр выделяет город, следовательно, руководство города определенным образом формулирует политику. Ты не согласен с политикой города? Уйди! Попытаться поменять руководство города, края, области, региона или страны, находясь внутри театра, – бессмыслица. Вот и все. На мой взгляд, эта история была обречена на провал.
– Вы имеете в виду бунт в театре?
– Да. Надо сформулировать очень простую вещь: Наталья Степановна – очень одаренная актриса. И дело ее – играть. Она не должна была становиться ни худруком театра, ни тем более худруком-директором. Руководить – это совсем другая работа. Она еще спокойно могла работать 10-15 лет. А что сейчас? Уже на протяжении двух сезонов актриса не выходит на сцену.
Ну а театр преодолел кризис. Судя по тому, что я слышал о спектаклях, о выходящих премьерах, о подготовке следующих премьер, там все нормально. В общем, поучительная история вышла.
– Я понял вашу позицию, давайте о более позитивных вещах. Уже несколько лет вы участвуете в создании благотворительных спектаклей с участием вип-персон. Расскажите об этом проекте.
– Это абсолютно позитивная история и очень смешная. Кто был автором идеи, сегодня уже вам никто не скажет. В Тольятти шли разговоры о создании картинной галереи. Одновременно выяснилось, что есть несколько человек, которые в качестве хобби хотели бы что-то попробовать исполнить на сцене. Это продолжалось некоторое время, пока для начала в маленьком пространстве арт-галереи ребята не попробовали сыграть что-то такое двадцатиминутное. Они пригласили семьдесят своих друзей и представили любительский спектакль. Всем – и участникам, и зрителям – очень понравилось. Тогда у них возникла формулировка: «А давайте попробуем что-нибудь побольше».
– Я так понимаю, вы были постановщиком этих проектов?
– Да. Вскоре к компании подключился и вышел на площадку Николай Ренц. Потом Анатолий Волошин сказал, что он бы хотел что-то попробовать. Я спросил: «И что вы хотите попробовать?» Они хором: «Ревизор!» «Это безумие», – подумал я.
Для них это был эксперимент. С одной стороны, им было любопытно посмотреть на жизнь в театре изнутри. С другой – они впервые за многие годы оказались в ситуации, когда вынуждены подчиняться приказам: «Встань туда, сядь, нет, не так». Эти люди, топ-менеджеры и руководители, смотрели на меня с некоторым удивлением, как бы задавая вопрос: «Ты с ума сошел, ты понимаешь, с кем разговариваешь?» А я не очень понимал, и в этом было мое счастье. Это для города Ренц – он Ренц, а для меня он нормальный вменяемый человек. И так складывались отношения со всеми – с Андреевым, Ягутяном, Маркиным, со всеми другими. К их чести, нужно отметить, что ни один не тащил за собой бэкграунда, в связи с этим никаких проблем в отношениях не возникало.
На самом деле это прекрасный проект и абсолютное тольяттинское ноу-хау. К слову, пару месяцев назад мне позвонили из Ростова-на-Дону и попросили сделать в сентябре подобный спектакль с руководством области – губернатором, министрами областного правительства. Я говорю, ребята, вы откуда это вытащили. Они отвечают, мы прочитали в СМИ. На днях желание сделать такой проект высказала администрация полномочного представителя президента в Южном федеральном округе. Видите, Тольятти задает тренд!
– Судя по всему, традиционные развлечения себя исчерпали, и вип-персонам интересно что-то новое.
– Да, и это прекрасно, так как говорит о том, что общество становится более зрелым. Ну, судите сами, казино и сауны – это глубокое прошлое. Походом в кино и новыми ресторанами уже никого не удивишь. Они хотят сделать свою жизнь нескучной, начинают заниматься творчеством. Причем это не обязательно должен быть театр. Это может быть музыкальный вечер или танцы. И я думаю, что каждый поучаствовавший в подобных проектах будет существовать в определенном ощущении себя другим, не просто так день прошел.
Тут есть и практическая польза. Каждый такой выход на театральную площадку, каждая встреча с огромной массой людей – это их перспектива на будущее. Кто-то хочет научиться общаться, кому-то стоит научиться слушать своих партнеров, все это реальное изучение теории конфликтов. Наконец, не стоит забывать о том, что спектакли благотворительные. Все доходы от них поступают нуждающимся.