Сегодня любой запрет – это однозначно пиар
Знакомство
– «Понедельник» довольно специфичное издание. Во-первых, мы из Тольятти, и нам, наверное, повезло договориться с вами о встрече. Вы ведь сейчас отказываете даже ведущим московским изданиям. Во-вторых, у нас деловая газета с легким оппозиционным душком.
– Это, выходит, вы будете в прохоровской партии. Удобно – вторая партия власти.
– Не хотелось бы.
– Тогда ладно.
– Есть такая штука, когда в деревню кто-то приезжает, а там из-за занавесочки выглядывают и задают вопрос: «Этот чьих будет?». Вот вы – в политическом плане – чьих будете?
– В политическом плане я пофигист. Какие у пофигиста могут быть политические предпочтения?
– И что означает эта ваша позиция?
– Означает она, что мне покласть с прибором на все.
– Между тем у вас был великий отец с явной гражданской позицией.
– У меня вообще много в роду хороших людей. Бабушка, народная артистка России, всю жизнь проработала в детском театре, и у нее были известные спектакли. Мама – лучший театральный педагог в мире. Дедушка создал камерный театр. Он сейчас так и называется – камерный театр имени Бориса Покровского.
Пра-пра-прадедушка у меня основатель чувашского алфавита и письменности – Иван Яковлев. Рядом с Тольятти, в Ульяновске, есть его дом-музей, церковь чувашская, которую он построил. Он такой волжский Ломоносов, который босиком пришел в Симбирск, стал учиться и выучился. И Библию перевел на чувашский. Его, конечно, как профессора, сразу в ЧК забрали. Ленин тогда три телеграммы написал: «Отпустите старика Яковлева!».
Гражданин и поэт
– Выходит у вас все-таки есть счеты с властью. Мы так плавно продвигаемся к проекту «Гражданин поэт».
– Я по контракту не имею права об этом говорить. Вам лучше с Андреем Васильевым пообщаться.
– И все же.
– Могу сказать, что с Васей я встретился в 1977 году на съемках фильма «Когда я стану великаном», где он играл самого плохого, а я – самого хорошего. После этого стали общаться, и вот дообщались. В нашей жизни были разные этапы: у меня – МХАТ, «Современник»; у него – должности начальника программы «Время» на Первом канале, главного редактора газеты «Коммерсант». А сейчас вот возник совместный проект. (Официанту. – Авт.) – Любезный, давай-ка кебаб сделай.
– Так как все вышло?
– Ну, мы делали с ним на телеканале «Дождь» программу «Бай-бай, нулевые»: прощались с нулевыми, приглашали к себе в программу выпивать (поскольку мы известные выпивохи) известных людей нулевых годов. У нас были приняты экс-премьер-министр Касьянов, Геращенко, Алена Долецкая, Глеб Пьяных. Были олигархи Мамут и Куснирович.
Среди большого количества людей был представлен Дима Быков, с которым Васильев когда-то работал вместе в «Собеседнике», когда Дима еще под стол пешком ходил, а Вася являлся молодым журналистом. Он учил Диму, совсем еще юного журналиста, разным журналистским приколам. Тогда-то все сорганизовалось и придумалось. А потом пошло-поехало.
– Вы, наверное, первоначально к этому серьезно не относились?
– Именно-именно!! Так всегда: то, что делаешь нехотя и как бы по приколу, вдруг неожиданно выстреливает. Первые пять концертов мы делали вообще практически бесплатно, на телеканале «Дождь». Мы прикалывались. Потом «Дождь» нас запретил, сделал редактуру и не выпустил в эфир. А сегодня любой запрет – это пиар. Изначально мы, конечно, собрали своих поклонников, но когда нас запретили, мы стали еще интересней. И нас за деньги (не особо большие, за такие, на которые можно существовать) перекупила группа «Живи» (сайт F5).
– В итоге случился бум. На вас теперь билеты не купить. Я пробовал – даже с двойной наценкой не найти.
– Мы сами не ожидали, что так будет. Такими вещами, как «Гражданин поэт», мы в институте занимались. Называется это капустником. Берешь песню известную, переделываешь слова. Но поскольку Дима Быков не только поэт великий и журналист замечательный, он очень много знает, очень начитанный, он пишет не просто хухры-мухры, и литературоведам, думаю, это интересно очень. Кстати, нас к Путину приглашали, но мы не смогли приехать по времени.
– И во что сейчас это превращается для вас лично? По-прежнему стеб или уже деньги?
– Это совмещение приятного с полезным. Вы вот ранее про гражданскую позицию говорили. «Гражданин» – это гражданская поэзия и наша позиция. Тут не приеб..шься ни к чему.
– Деньги, которые сегодня вы имеете с проекта, это вы только для себя зарабатываете?
– У меня еще шестеро детей.
– То есть на благое дело вы их пустить не собираетесь?
– А шестеро детей – это не благое дело?
– Ну, можно помочь Немцову или Навальному.
– Нет! Я пущу, несомненно, какие-то деньги в благотворительные фонды, с которыми работаю. С Чулпан Хаматовой, например.
О текущем моменте
– И все-таки вы критикуете власть.
– Я считаю, что художник по определению должен быть критиком власти, иначе он не художник, а последняя шалава.
– А вы не опасаетесь гонений каких-то? Тот же Якеменко, которого вы так ловко приложили, вроде бы мужчина без чувства юмора.
– Перестаньте! Что он не понимает, что это шутка? Какие гонения? Мы же не призываем к свержению существующего строя. Знаете, кто призывает? Все наркологи и люди, ратующие за борьбу с алкоголем. Потому что два раза за историю России кардинально менялся общественно-политический строй. Первый раз – когда в 1914 году царь Николай II объявил сухой закон, и в 1985-м, когда Михаил Сергеевич объявил сухой закон. Сухой закон для России смертелен: сразу все трезвеют и все понимают.
И вообще «Гражданин поэт» – это не такая уж политическая сатира. Я ничего такого особенно там, честно говоря, не вижу. Это действительно хорошо придумано очень веселым человеком – Димкой Быковым. Придуманы эти вирши, которые я читаю. Чего тут политического? Для меня поэтому и странно, что вокруг все: «Неужели вам ничего не будет за это?» После выхода «Скажи-ка, мама, ведь недаром Тунис, захваченный пожаром…», мама моя позвонила Васильеву и трагичным голосом спросила: «Андрей, а Мишу не посадят?» На что тот ответил: «А кто ж его посадит, он же Лермонтов».
– А вы верите в революцию? Ну, некоторые уверены, что в 2012 году выберут приблизительно понятно кого, а в 2014-м, когда правительство начнет проводить непопулярные реформы, случится социальный взрыв. Не в формате 1917-го – смена строя, а просто смена власти.
– Тут нельзя сказать что-то наверняка. Российские революции происходят не очень логично. Не будет так, что вот именно в 2014-м пар начнет активно выходить. Это, может быть, и завтра случится, а, может быть, вообще не будет никогда. Поэтому-то у нас всякие граждане-поэты и живут. Вы можете себе представить где-нибудь за границей успех подобного проекта у большого количества людей? Нет!
– Еще многие считают, что Путин должен уйти из публичной политики.
– Ему это достаточно сложно сделать, он повязан со всех сторон. Это дружеские связи. Когда человек дорастает до таких высот, он обрастает огромным количеством связей. Это же сколько он там находится? Одиннадцать лет! И все так бодренько! Хотя некоторые вещи ни в какие ворота не лезут. Тот же юрист Магницкий.
– Вот по этому и другим поводам недавно написали, что Путин очень удивился, если б прочитал то, что о нем напишут в учебниках истории всего лишь лет через 15-20.
– Вы знаете, я даже верю, что они сначала хотели как лучше. Собрались там человек десять – Путин, Медведев, Грызлов – и договорились, давайте не будем вредить два года.
– А почему у них не выходит?
– Я все время думаю: представим себе другое, представим себе Жириновского на месте Путина – и все. И тогда мы поймем, что все время выбираем наименьшее зло. А уйдет ли Путин или нет – кто ж его знает. Если хватит у него силы воли и сознания уйти, то честь ему и хвала. Но, думаю, сейчас не уйдет, сейчас очень все нестабильно, поэтому, может, он поддержит снова Дмитрия Анатольевича, не знаю. Если поддержит, это хорошо. Говорит-то он разумные вещи, другое дело, что сделать ничего не может. Что-то сделал в Сколково, строится там что-то. Я понимаю, что это распил, но у нас что, не распил-то? Хоть что-то?
– А в советские времена не было распила?
– В советские времена было другое. Увеличивали бюджеты чего угодно, чтобы получать от государства больше денег. Это то же самое. В принципе, так вся человеческая природа устроена. Вообще же всегда воровали. Это все равно надо нам пройти – олигархическую стадию олигархического капитализма. Джек Лондон еще об этом писал. Это путь развития, ничего не поделаешь.
К Владимиру Владимировичу и Дмитрию Анатольевичу конкретно претензий никаких. Я уверен, были бы другие – воровали бы. Не так, так эдак. Мы 74 года советской власти такой ерундой занимались, что должны теперь испить горя до дна. Сколько денег в космическую программу ввалили? И что на выходе?
Надо было в людей вкладывать, в их повседневные нужды и радости. Есть еще история про распил из 17-го года. Блок ее зарифмовал: «От здания к зданию протянут канат. На канате – плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» Старушка убивается – плачет, никак не поймет, что значит, на что такой плакат, такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, а всякий – раздет, разут...»
– А мне мама говорит, что в советское время люди могли себе больше позволить. Я про большую часть общества, чем сейчас.
– Ничего подобного. Что им позволять-то? Колбасу купить или сыр, которых нигде не было? Или джинсы? Или жвачку, или сигареты? Или пиво баночное? Или все остальное, что давал свободный рынок? Давайте сейчас поедим в Белоруссию и посмотрим, как там зашибись. Как там офигительно, чистота на улице. А они там не знают, что делать и как жить дальше. Может, хватит за политику?
За Тольятти
– Еще чуть-чуть. В Тольятти очень рассчитывают на то, что вы сделаете серию про АВТОВАЗ.
– Заказ, значит? Понимаете, я уже говорил, что «Гражданин поэт» – это ньюзикл. Жанр такой. Мы без новости существовать не можем. Как только вы на АВТОВАЗе новость дадите какую-то, мы сразу напишем. Нам главное новость, а не человек, не обзор текущей ситуации. Мы один раз сделали без новости, херня получилась.
– Какого формата новость нужна? Мы сорганизуем.
– Ну, как? Новость! Вот, отклонили претензии к Кашину – новость была. Мы написали про это. Убили полковника Буданова. Аналогично! У нас СМИ, политическое СМИ. Я когда-то говорил, что информационная революция произойдет и информация станет развлечением, так и становится.
Все! Теперь уже точно хватит. Давай о чем-нибудь легком.
Об алкоголе
Официант:
– Вот ваш кебаб.
Ефремов:
– Спасибо.
Саймаков:
– Без алкоголя сегодня?
– Да, дел еще много.
– А что вы любите выпивать?
– Виски Jameson. И черным чаем запиваю.
– Сколько можете принять, чтобы никто не заметил?
– Грамм триста.
– А чтобы видно было, но не в дрова?
– Ну, грамм пятьсот.
– А в полный шлак?
– Восемьсот где-то. Хотя и после пятисот я уже не помню ничего. Восемьсот сказал, потому что, когда «Бай-бай, нулевые» снимали, посчитали навскидку, что 1,7 литра выпили на двоих с Васильевым.
– А пиво?
– Пиво я люблю, но как-то боюсь много употреблять, у меня пузо вырастает быстро. Спортом не занимаюсь, но бегаю иногда, стал меньше есть. Но курю.
– У вас вообще проблемы с алкоголем были?
– А вы сами водку как?
– Я, честно говоря, ее ни разу не пробовал. В ранней юности не сложилось, а потом подумал, что это даже забавно – жить в России и водки не попробовать.
– Значит, это у вас проблемы с алкоголем, у меня их совершенно нет.