Николай Брусникин: «Я думал о защите интересов советского народа»
Николай Брусникин не хотел закончить свою дипломатическую карьеру заведующим гаражом в посольстве какой-нибудь африканской страны. И передумал поступать в МГИМО.
О прошлом Тольятти
– Я родился в маленьком городке в Горьковской области, сейчас он известен как город Выкса. В нем было лишь одно учебное заведение – техникум. Родители думали, что детям нужно дать большие возможности для развития. И решили уехать в Тольятти.
Старшее поколение помнит тот прорыв, который происходил в сознании советских людей, когда объявили, что на Волге будут строиться завод и город. Родители приняли решение переехать, серьезно рисковали, с насиженного места непросто было сорваться. На руках трое детей младшего и среднего возраста. Но решились рискнуть – как и все, кто тогда приезжал в Тольятти.
В школе мы все грезили машинами, все было посвящено ВАЗу. Профориентация в школах – на ВАЗ, практика – на ВАЗе. Мы, конечно, понимали, что Тольятти – это не только ВАЗ, но Автозаводский район тогда был самодостаточным, выезд в Старый город, в Комсомольский район, в Жигулевск был для нас целым путешествием, хотя там тоже происходило бурное развитие.
– А что послужило стартом вашей карьеры?
– Еще школьником я заинтересовался деятельностью интерклуба «Гренада»…
– Молодое поколение вряд ли знает о том, что в Тольятти был такой клуб и чем он занимался.
– Да, для большинства людей интерклуб – это место, где пахнет заграницей. А в истории Тольятти политической интерклуб «Гренада» сыграл очень серьезную и значимую роль. Это был уникальный канал информации, ведь в Тольятти уже в те годы, в начале 70-х, очень многие выезжали за рубеж в командировки. Интерклуб аккумулировал в себе интерес молодых людей к тому, что происходит в мире. «Гренада» инициировала проведение фестиваля политической песни памяти Виктора Хары. Это было время, когда к власти в Чили пришел Пиночет, а в Латинской Америке происходили все эти события с арестом демократов.
– И по этой линии вы хотели поступить в МГИМО?
– Хотел, но один пожилой человек из приемной комиссии проводил со мной собеседование. И он сказал: «Молодой человек, вы вообще представляете здешнюю среду, атмосферу?» А атмосфера вокруг этого учебного заведения тогда была странная. Это какие-то держащиеся особняком мальчики и девочки, у всех машины, иномарки, особые разговоры, где я был не такой, как они. Ключевой была фраза, которую мне сказал этот председатель: «Молодой человек, если вы решились, то, конечно, вперед, но подумайте – хотите ли вы закончить свою дипломатическую карьеру заведующим гаражом в посольстве какой-нибудь африканской страны?» Для меня это стало холодным душем. Потому что я думал о революциях, об активной политической жизни, о защите интересов СССР, советского народа…
– А тут эти, как тогда говорили, блатные?
– Да. Я передумал поступать, остался в политехе и продолжал деятельность в интерклубе, в комитете комсомола ВАЗа. Мы проводили там различные мероприятия, причем это были мероприятия, которые курировались и комитетом комсомола, и профсоюзной организацией, и парткомом ВАЗа. Встречи, обсуждения, приезды людей из-за рубежа. Специалисты того же прессового производства побывали в Японии и с удовольствием рассказывали о том, какое они там видели оборудование, как в одном месте можно лист железа вставить, а в другом – получить кузов автомобиля.
– То есть привозили не только джинсы и магнитофоны?
– Джинсы и магнитофоны тоже привозили, куда ж без этого, все хотели что-то импортное иметь. Но куда больше разговоров было про западные технологии, про оборудование, про то, как это может работать в наших условиях.
– Расскажите о вашей работе в вазовском комсомоле.
– В 80-х годах в Советский Союз приехало большое число вьетнамцев, это был акт такой гуманитарной помощи. Приехали и на ВАЗ. Им нужно было устраивать прием, медицинское обеспечение, обучение и последующее трудоустройство. Мне поручили курировать эту тему, а это сложнейшая процедура, но мне это было интересно. Когда вьетнамцы приехали, прошли карантин, начали работать, появилась новая задача – как обеспечивать дружбу народов? Футболы, походы, любовь, дружба. Решили, что надо поручить это комсомолу, и я, таким образом, был делегирован в комсомол с производственной задачей.
Вообще комсомол на ВАЗе – это особая страница, потому что на протяжении всего периода его политическая составляющая была вторичной. Она, конечно, была, но главная особенность вазовского комсомола – это его вплетенность на всех уровнях в реальную жизнь коллектива завода. На совещании у начальника производства сидели все, приходили молодые люди, средний возраст был достаточно невелик. Генеральный директор говорил: «А вам, комсомол, то-то и то-то».
Комсомолу разрешалось проводить конкурсы профмастерства. Комсомолу выдавались права на ссуды молодым семьям, комсомол организовывал обходы по организации рабочих мест. Это была структура, которая работала внутри завода и вне завода, комсомол на ВАЗе всегда играл такую утилитарную роль, но эта роль была к месту. И она всегда была первоочередной, а идеология шла следом. Меня выбрали комсоргом прессового производства – именно для того, чтобы организовывать молодежь прессового производства на взаимодействие с молодежью вьетнамской.
Молодежь не без оснований считала, что она в состоянии занимать какие-то позиции в руководстве. Мы тогда не говорили слова «карьера», «должность», просто считали, что пришло наше время. Было выражение тогда «партия дала порулить». К началу 90-х годов пора было
открывать дорогу новому поколению молодежи, руководители ВАЗа тогда в тридцать с небольшим лет становились директорами производств.
О Чубайсе
– Вы много лет работали с Анатолием Чубайсом. Как вы с ним познакомились?
– В конце 90-х я откликнулся на предложение войти в политику, в партию Чубайса «Союз правых сил». Тогда ее формально возглавляли Немцов и Кириенко, но реально за этой партией стоял Чубайс. Именно через политику я и познакомился с Чубайсом.
– Чубайса в широких массах принято не любить. Как вы считаете, он заслуживает эту нелюбовь? Или он делал добро для страны?
– Хирурга сложно любить. Особенно, если он делает операции без наркоза. В управленческом смысле Чубайс – хирург, который умудряется диагностировать на ранней стадии, вырезать и сшивать. Можно по-разному относиться к периоду ваучеризации, но не Чубайс же принял решение. А все остальные еще хуже реализовали бы эту задачу.
Это был период построения чего-то нового, ломки всей прежней идеологии. Все это прошло по людям, понятно, что это был непростой период. Но что сказать, это был ход истории, где Чубайс сыграл свою роль, и не надо его демонизировать.
Я знаю, что Каданников не очень любил гайдаровскую поросль. Если бы Чубайс был в правительстве в 70-е годы, он бы точно стал министром, возглавил какой-нибудь оборонный комплекс. Он из тех, кто создает ракеты, повышает работоспособность системы. Он из тех, кто выигрывает войны. В 90-е ему просто выпала другая роль. И он уже привык, что его не любят.
– А как он к этому относится сам?
– По моим наблюдениям, он очень терпелив. Иногда ему не хватает эмоций, он может быть излишне аналитичен в принятии решений. Но он, безусловно, мощный аналитик и специалист по управлению крупными проектами. Мне кажется, что его потенциал не исчерпан.
Сейчас у нас период очень интересный. Очевидным является факт, что страна перешла к режиму ручного управления, ничего не может делаться без первого лица. Нет системы, нет саморегулирующихся механизмов. Все жестко централизовано. Даже стаю птиц невозможно в теплые края отправить без того, чтобы лично не сесть за штурвал дельтаплана. Мне кажется, что нынешнее время именно для Чубайса и таких, как Чубайс, которые из бессистемности и болота этого ручного управления способны превратить управление в систему.
О современном Тольятти
– Вы ведь с Сергеем Федоровичем Жилкиным были в очень хороших отношениях. А вы знаете, что ему уже который год не хотят присуждать звание почетного гражданина Тольятти?
– Это безобразие. Я не знал, что есть такая позиция по этому вопросу. Жилкин – это глава в истории Тольятти, многое ему удалось, многое не удалось, но я точно знаю, что его амбиции были посвящены какому-то служению. Он часто шел наперекор, многие его инициативы опережали время. Еще в 90-х годах он говорил, что мы перейдем к полной телефонизации города, что необходимо развивать коммуникации, приучать чиновников использовать современные формы. Он не боялся людей, он смело шел на общение, иногда и на конфликты. Он, как и многие, был на изломе – когда ломалась ментальность, прежнее сознание, прежняя система ценностей перемещалась в иную. А переходы всегда неоднозначны. Это большая трагедия, что Тольятти потерял Сергея.
– А вы вообще в Тольятти бываете сейчас?
– Редко, но бываю. У меня здесь брат и сестра.
– И как вам Тольятти нынешний?
– Был период, когда мне было неприятно бывать в Тольятти. Не нравилось состояние города, общее уныние. Я ожидал, что приход москвичей и иностранцев придаст большей живости, все оказалось сложнее.
К сожалению, Тольятти потерял очень много молодежи. Я встречаю много тольяттинцев в Москве, они нормально себя проявляют и растут. Если бы они оставались в Тольятти, город был бы только лучше. Я надеюсь, что Тольятти ждет ренессанс, что город станет центром притяжения и бизнеса, и туристов, и интеллекта.