Юрий Клавдиев: «Мне звонят и просят добавить патриотизма»

14.05.2014 / 09:12
Юрий Клавдиев — enfant terrible новой отечественной драматургии, один из идеологов «Новой драмы» и видный представитель тольяттинского музыкального авангарда. Он начинал с честных пьес о неидеальном мире юных и рассерженных, затем писал громкие сценарии для Валерии Гай Германики («Все умрут, а я останусь», «Школа») и Алексея Мизгирева («Кремень»), опубликовал взрослую и страшную пьесу «Развалины» про блокадный Ленинград, а сейчас пишет сценарии для телевидения и активно музицирует.

Bigvill.ru встретился с Юрием на самарском фестивале «Художники поют» и поговорил с ним о свежем законе о мате, госзаказе на патриотизм и истоках чиновничьего абсурда.

14177788144_47082bb0f4_z

— Пятого мая президентом был подписан закон о мате, который, в частности, строго запрещает использование мата на сцене. Новая драма, конечно, на нецензурной брани не строится, но, передавая реальную речь реальных людей, часто его использует. Как вы к этому закону относитесь?

— И что я теперь буду делать? Знаете, ничего не буду. Буду писать, как писал. В большом количестве театров уже несколько лет вымарывают мат. Я как-то порылся в словарях, в том числе в словаре эвфемизмов, и понял, что если писать пьесы с ними, то это будет гораздо смешнее. С одной стороны, да, не подкопаешься, но лучше бы они ругались на самом деле. Потому что иначе текст станет пошлее в десятки раз.

Конечно, это совершенно дурацкий закон, который совершенно никому не нужен, потому что никакого мата на официальных городских площадках и мероприятиях, как не было, так и не будет. Мат же на каких-то частных негосударственных площадках останется. Просто будет чуть более крупно написано на афише «Присутствие ненормативной лексики».

— Я вот сегодня читал закон, и из него выходит, что они ни при каких обстоятельствах не имеют права мат использовать, даже на частных показах и с предупреждениями.

— Ой-ой-ой! Тогда мои старые пьесы, наверное, никогда не будут исполняться. Те, которые я писал последние лет шесть, еще можно будет ставить. В какой-то момент я все-таки повзрослел и перешел от элемента эпатажа к элементу глубины, и мои последние четыре-пять пьес они без мата совсем, а следующие лет пять я вообще собираюсь писать детские пьесы. Они, естественно, будут совсем без мата.

— Не жалко, что весь ваш ранний период творчества будет вымаран?

— Жалко, конечно. Это были прекрасные истории, это были хорошие пьесы и очень жаль, что тот месседж, который в них был, он теперь не дойдет до людей из-за того, что двум с половиной чиновникам захотелось побыть в придуманном идеальном пространстве.

— Вот есть ваша старая пьеса «Заполярная правда», которая рассказывает о личной трагедии ВИЧ-инфицированного человека. Сейчас, в атмосфере умалчивания, которая насаждается в обществе, на все такие проблемные темы постепенно накладываются табу?

— Есть огромное количество людей, которые управляют нашей с вами реальной жизнью, и они же про эту жизнь имеют самое приблизительное представление. И в этом — основной парадокс и вред этой системы. Чиновники пытаются управлять окружающей действительностью исходя из своих каких-то странных о ней представлений, они не общаются с людьми, не видят отделения больниц с ВИЧ-инфицированными. Они имеют дело с какими-то написанными специально для них отчетами и получают совершенно превратное мнение о мире.

 

«Ценность всего современного искусства в том, что оно плоть от плоти окружающей жизни, оно бьется с ней одним сердцем, и поэтому оно чиновникам не нравится»

 

Это как пытаться составить свое мнение, глядя сквозь сильно затонированное стекло. И ценность всего современного искусства в том, что оно плоть от плоти окружающей жизни, оно бьется с ней одним сердцем, и поэтому оно чиновникам не нравится: оно заставляет их думать о том, что они об этой реальной жизни не имеют ни малейшего представления.

— Вам про политику в свете всех этих законов и вообще окружающей реальности написать не хочется?

— Невозможно писать про то, что ты ненавидишь изо всех сил, писать можно только про то, что ты хотя бы чуть-чуть любишь. Для того чтобы писать про политику, мне придется ее хотя бы немного полюбить. Последние полтора года мне хочется написать «Новые приключения Чиполлино», особенно последние месяца три-четыре вплотную про это думаю. И если я смогу полюбить такую вещь, как политика, тогда эта пьеса и напишется.

 

«Для того чтобы писать про политику, мне придется ее хотя бы немного полюбить».

 

— А какими проектами вы занимаетесь сейчас?

— Я сейчас очень много работаю для телевидения, пишу диалоги для нескольких сериалов. Это все такая рутинная работа с диалогами. Мелодрамы, в основном. Есть парочка неплохих проектов, а остальные — совершенно проходные. Это все для денег, как говорится, чтобы за квартиру платить.

— Не возникает внутреннего конфликта?

— Да, есть он, конечно. Все это «чтобы за квартиру платить» отнимает огромное количество времени и денег, жизнь вся эта дурацкая, жилье дорожает, платят нерегулярно и, если раньше у меня было гарантировано два-три дня в неделю для того, чтобы заниматься собственными пьесами, то теперь у меня есть приблизительно два-три часа.

— А вот был несколько лет назад такой момент внутренней свободы на телевидении, когда вышел сериал «Школа», потом «Краткий курс счастливой жизни», какие-то еще проекты. Вам не кажется, что сейчас форточка захлопнулась и никакого свежего воздуха здесь уже не будет?

— С одной стороны, да. На телевидении сейчас есть совершенно определенный заказ: с или совершенно невинные мелодрамы или советское счастливое ретро про 60-е или 70-е, или бесконечные фильмы про годы Второй мировой войны и советскую разведку. С другой стороны, всегда были востребованы хорошие драматические истории, неважно, в какое время там дело происходит и с кем. Недавно с Сельяновым разговаривали: мы будем скоро делать историю, где дело происходит во время гражданской войны, где неуловимые мстители будут сражаться с зомби вторжением. То есть да, форточка захлопнулась — сейчас не выпустить серьезный фильм про гражданскую войну, но можно сделать такую внешне стебную вещь, а внутри навесить что-то умное и глубокое.

— А не просят патриотизма сейчас добавить в сценарии? 

— Конечно, просят, очень сильно. Звонят и просят: «Добавь патриотизма!» Нельзя ругать Россию, нельзя ругать чиновников.

— Мне всегда было интересно, что за почва была в Тольятти, на которой выросли все эти авангардные поэты-художники-музыканты?

— А пес его знает. Но, насколько я могу понять, в Тольятти просто нечем было больше заниматься, то есть здесь сыграло роль пофигистическое отношение городской администрации, которая ничего не делала для молодежи, даже никакого простого авиамоделизма в городе не было. Те люди, которые хотели какой-то свободы, — им ничего не оставалось, кроме как научиться играть на гитаре или писать. И здесь уже выразить свою творческую составляющую. Бывает какая-то польза, когда чиновники дают тебе гранты и не мешают, не влезают в дальнейший творческий процесс, а вся остальная деятельность по управлению нашей с вами жизнью — она, как правило, приносит исключительно негативные плоды.

 

Автор: Саша Краснов

Источник