Владимир Ягутян: «Я уже слишком стар для баррикад и революций»
– Владимир Радикович, давайте начнем с главного – с Тольятти. Какие позитивные и негативные стороны городской жизни вы можете выделить?
– Тольятти – это город, в котором я живу с 1970 года, тут находится мой дом, тут я веду свой бизнес, здесь живут мои друзья. С этим городом связаны воспоминания, здесь проходило мое становление как человека, как предпринимателя и общественного деятеля. Это город, где похоронен мой отец. Этим Тольятти дорог мне.
Однако, к сожалению, лучшие времена для него, кажется, прошли. То, во что он превратился сегодня, мне совершенно не нравится. Я убежден в том, что Тольятти заслуживает большего, чем быть обычным провинциальным городком. С начала нулевых мы последовательно утрачиваем свою уникальность, «самость», присущий только нам вектор развития. Наш город вдруг превратился из Города (с большой буквы) в какой-то непонятный «городской округ», став еще одним промышленным населенным пунктом наряду с десятком ему подобных. А всего 15 -20 лет назад мы всерьез собирались инициировать процесс наделения Тольятти статусом города федерального значения! Как Петербург или Севастополь. Тольятти был флагманом и примером.
А всего 15 -20 лет назад мы всерьез собирались инициировать процесс наделения Тольятти статусом города федерального значения! Как Петербург или Севастополь. Тольятти был флагманом и примером.
Теперь все изменилось. Молодые и талантливые отсюда уезжают, и правильно делают, перспектив здесь нет. К тому же как был Тольятти моногородом, ориентированным на одно-два предприятия, так он им и остается, и просвета здесь нет. Город жив, пока живет тольяттинский автопром. Не будет автопрома, Тольятти умрет.
– Неужели ничего положительного, кроме личных моментов, вы в Тольятти не видите?
– В 90-е в Тольятти присутствовала некая самость, которая выделяла его из множества российских городов. Эта наша самость давала надежду, запускала моторчики в сердцах энергичных людей, которых в Тольятти было много всегда. Тогда было время надежд, драйва. Тогда можно было говорить о том, что у города может быть какая-то своя особая, интересная судьба. Теперь все это в прошлом.
– И кто в этом виноват?
– Это был объективный процесс. Дело в том, что с 2000 года произошли радикальные изменения законодательства в области местного самоуправления, в бюджетной и налоговой сфере, которые существенным образом сузили полномочия местного самоуправления. Взятый в начале нулевых курс на «вертикализацию» власти, по сути дела, превратил местную власть в придаток администрации субъекта федерации. Компетенция, полномочия и ресурсы, которые раньше находились в городе, были перемещены на более высокий уровень. И сейчас местное самоуправление выполняет роль некоего завхоза – ни денег, ни полномочий. Соответственно, ни драйва, ни притока молодых и энергичных, ни амбиций, ни перспектив. Как решат там наверху, так и будет.
– Еще один очевидный вопрос: что делать?
– Менять жизнь в стране. Возвращаться к демократии, к разделению властей, к федерализму, к местному самоуправлению. Но для этого нужно изменить сознание населения, отказавшись от губительных стереотипов и химер. К сожалению, нашей национальной особенностью является патернализм, инертность, нежелание брать на себя ответственность, причем не только за судьбу своей страны, своего города, а зачастую даже за свою собственную судьбу. Мы готовы переложить эту ответственность на кого угодно (в первую очередь на государство) в обмен на гарантии спокойной, безопасной, пусть и небогатой жизни. Мы боимся быть свободными. Конечно, так было всегда, просто лет 15-20 назад это было во многом нивелировано значительным числом пассионариев – людей, готовых идти на баррикады, брать на себя ответственность и за себя, и за других. Это были дети новой России, дети перестройки и демократизации. Изменилась внешняя среда, изменились условия внутри страны, сменился курс, и пассионарии сошли на нет.
Люди, к сожалению, боятся быть и чувствовать себя свободными. Им гораздо важнее чувствовать себя защищенными. Но они в погоне за этой химерой защищенности и стабильности могут проигрывать все: город, страну, будущее своих детей. Кто-то из великих американцев – «отцов основателей» – сказал, что народ, который ради достижения безопасности готов пожертвовать своей свободой, не заслуживает ни безопасности, ни свободы. Вот эту надпись бы выбить на всех российских улицах, площадях, домах и дворах. Мы, к сожалению, разменяли свою свободу, свою возможность делать выбор на иллюзию безопасности и стабильности, предложенную нам сверху властью. Мы заключили «договор с дьяволом».
Мы, к сожалению, разменяли свою свободу, свою возможность делать выбор на иллюзию безопасности и стабильности, предложенную нам сверху властью. Мы заключили «договор с дьяволом».
Отказ от своих гражданских прав и свободы в обмен на гарантии безопасности и скромный, но стабильный достаток. Но вот только, похоже, срок действия этого договора начинает истекать.
– Каким образом мы отказались от своих гражданских прав?
– Мы отказались от своих прав, молча согласившись с ликвидацией в России представительной демократии. Мы отказались, молча приняв то, что в России отменяется разделение властей, и то, что суд у нас теперь зависим от исполнительной власти. Мы отказались, передав власти право формировать правила, по которым проходят выборы в стране, в результате чего выборы превратились в фарс и декорацию. Мы отказались, когда молча проглотили отмену выборов губернаторов. Мы сделали это, когда проглотили ликвидацию графы «против всех» и отмену выборов по одномандатным округам депутатов Государственной Думы. Мы отказались от своих прав, когда монополию на власть в стране де-факто получила одна партия – «Единая Россия». Мы отказались, когда молча и равнодушно одобряли каждое решение, превращающее Россию в авторитарное государство.
Шаг за шагом мы с этим соглашались, не говорили ничего против. Нас все устраивало. Нас устраивал фарс на выборах президента, когда «любимому» лидеру конкуренцию составляли клоуны, не имеющие никаких электоральных перспектив. Мы соглашались со снятием с выборов более-менее значимых политических фигур, которые могли бы сформировать политическую альтернативу действующей власти. Мы проглотили фальсификацию выборов Государственной Думы. И сегодня на всех выборах мы, если и приходим на избирательные участки, голосуем за тех, кого нам указывают сверху.
– Почему лично вы не пытаетесь противостоять системе?
– Вы это серьезно? Есть такой человек, зовут его Алексей Навальный. Он пытается противостоять. Против него возбуждено несколько уголовных дел и вынесено два приговора суда. Таких героев, как он, немного. Все они под ударом власти. Кто в камере, как Удальцов, кто выдавлен в эмиграцию, как Кох и Гуриев, кто подвергается травле и шельмованию, как Макаревич и Ахеджакова. Я к такой судьбе не готов, я уже не молод, у меня большая семья, ответственность перед нею, ответственность перед партнерами по бизнесу.
– Как вы относитесь к мэру Тольятти, изменилось ли ваше мнение о нем за время его пребывания в должности?
– У меня с Сергеем Игоревичем лично очень хорошие отношения, и я чрезвычайно дорожу нашим товариществом. К тому же мне сложно оценивать его как мэра, поскольку не понимаю, какой критерий оценки здесь может быть. Как я уже сказал, сейчас мэр не та фигура, что была 10-15 лет назад. Это чиновник, жестко встроенный в систему, практически лишенный степеней собственной свободы. Когда выбирали Андреева, я был его доверенным лицом, но при этом знал, в каких условиях ему предстоит работать, и многого от него не ждал, понимая, что это объективно невозможно. По этой причине мне проблематика местной власти абсолютно не интересна сегодня.
– Андреев достаточно опытный человек. Он также не мог этого не понимать. Для чего тогда стремился в мэры?
– Этот вопрос лучше адресовать ему. Я думаю, что он мог действовать из тех соображений, чтобы тут не стало хуже.
– То есть он принес себя в жертву?
– Вполне возможно. А может быть, здесь были и какие-то карьерные соображения. Это нормально. Плох тот публичный политик, который не ставит себе целью достигнуть высоких горизонтов. Мэр, так или иначе, все же находится в зоне публичной политики, и он является заложником «правил игры». Политика, как мы знаем – это искусство возможного. Возможного сейчас очень мало, и в этом малом возможном он пытается каким-то образом маневрировать. Лично к нему я отношусь хорошо, понимая, что он заложник сегодняшних объективных реалий. Но ни от него лично, ни от кого-либо другого я не жду никаких прорывов, поскольку местная власть сегодня не располагает какими-то возможностями.
– На собственной странице в популярной соцсети вы очень активно комментируете ситуацию на Украине. Как, на ваш взгляд, стоит поступить России в происходящем конфликте? Нужно ли нашей стране защищать свои интересы?
– У меня в ответ тоже два вопроса. А какие интересы у России на Украине? И какими методами Россия может их защищать? Мне, например, пока никто внятно не объяснил, что же это такие за «интересы», ради защиты которых нужно расчленять независимую страну, портить отношения со всем миром, предавать память отцов и дедов, которые считали украинцев своими братьями.
Все разговоры о защите русскоязычного населения там – это полнейший бред. Угрозы русскоязычному населению в Украине нет и не было. Все разговоры о каком-то там «бандеровском фашизме» – еще больший бред.
Все разговоры о защите русскоязычного населения там – это полнейший бред. Угрозы русскоязычному населению в Украине нет и не было. Все разговоры о каком-то там «бандеровском фашизме» – еще больший бред. Ни одного маломальского достоверного фактика на этот счет нам не смогли предъявить даже из «зомбоящика». Более того, прошедшие выборы президента Украины, показавшие, что лидер националистов Ярош пользуется поддержкой что-то около 1% населения страны, делают утверждение об угрозе украинского фашизма просто смехотворными. Все это маскировка для чего-то другого. Чего именно, я могу только предполагать. Власть мне честно об этом не говорит. Поскольку она мне честно об этом не говорит, я предполагаю в силу моего разумения. Насколько это соответствует действительности, мне сказать сложно.
Я предполагаю, что у России нет интересов на Украине, которые оправдывали бы вооруженное вторжение и участие в расчленении этой страны. Я предполагаю, что Украина интересна российской власти в первую очередь как площадка для торга с США и Европой о новых правилах мировой политики. И еще как проект, имеющий целью удержание власти нынешней российской правящей верхушкой уже внутри нашей страны. Дело в том, что тот «договор с дьяволом», о котором мы говорили в начале нашей беседы, постепенно прекращает свое действие. По объективным причинам. Экономическая ситуация ухудшается, ресурсы истощаются, перспективы у власти достаточно тяжелые. Единственный способ удержаться как можно дольше – это мобилизация населения вокруг себя любимых. Мобилизовать людей самым нехитрым способом можно одним – демонстрацией угрозы, врага. Поэтому-то в последние годы власть так усердно потчует нас набором различных «врагов» – «злобными» усыновителями из США, гомосексуалистами, «жестокими» грузинами, недобитыми либералами, «понаехавшими» гастарбайтерами, а теперь и украинскими «фашистами».
Поэтому-то в последние годы власть так усердно потчует нас набором различных «врагов» – «злобными» усыновителями из США, гомосексуалистами, «жестокими» грузинами, недобитыми либералами, «понаехавшими» гастарбайтерами, а теперь и украинскими «фашистами».
Все предыдущие пугалки и страшилки оказались не такими страшными и долгоиграющими. К ним интерес достаточно быстро исчез, мобилизационный ресурс оказался недолговечен. Власти нужен настоящий долгосрочный враг, причем не гипотетический, далекий, как, например, Америка, а более реальный. Такой, с которым можно «немножко» повоевать. И тут очень удачно подвернулась Украина, которая, свергнув коррумпированную власть клана Януковича, достаточно четко продемонстрировала готовность двигаться по европейскому пути развития. А это для российских правителей могло создать серьезные проблемы. Поскольку очень сложно объяснить своим гражданам, отчего соседняя страна, сменившая политическую парадигму и избравшая другие ценности и ориентиры, добилась большого успеха, почему там жизнь быстро налаживается, а у нас тут все хуже и хуже.
